Где существовали воды Всемирного потопа?

Стaтьи, oбзoры
Пoтoп мoжнo пo прaву oтнeсти к oднoму из гoспoдниx чудeс. Гдe сущeствoвaли вoды Всeмирнoгo пoтoпa? Oпрeдeлeннaя часть ученых, которых можно отнести к креацианистам, склоняются во время объяснения причин Всемирного Потому только к естественным физическим законам природы. Именно поэтому можно предположить, что сам Потоп и восстановление планеты после него также было осуществлено Богом.Предположения, которые основаны на том, что огромное число осадков было создано только столкновение планеты с астероидом, то можно их считать достаточно абсурдными. Кроме того после завершения потопа его семье и ему вряд ли удалось самим вернуть каждую « живую тварь» в необходимые для нее условия существования, чтобы суметь восстановить их популяцию. Дело в том, что ученые доказали, что астероиды падали на планету достаточно часто и до существования человечества, однако ни один из них не смог вызвать подобного потопа, которые произошел во времена жизни Ноя. Однако ни одно из этих события не ввязывают с падением астероидов. К тому же нет никаких данных о падения такого небесного тела, согласно хронологии Библии. Потому что именно Господь решил вызвать Потоп, потому что он решил наказать человечество и очистить планету от зла. Даже при условии, что вода не испарилась, то тогда на все планете появились бы огромные волн-цунами, поэтому мы вряд ли смогли увидеть в Библии, что воды стояли сто пятьдесят дней, потому что стихия бы бушевала.Господь смог уже неоднократно доказать, что обладает абсолютной властью, над всеми стихиями, ведь он смог заспать египетские земли градом, раздвинуть воду Красного моря, извлечь воду из скал, а также однажды усмирить бурю. Конечно, понятно, что всеми событиями, которые происходили во время Потопа, руководил Господь, однако даже Библия не всегда об этом утверждает однозначно. Данное событие было создано исключительно для очищения планеты от зла, поэтому не стоит рассматривать его как стечение природных явлений. К примеру, Ной даже не мог бы самостоятельно собрать со всей планеты всевозможные виды животных на свой корабль-ковчег. Однако согласно Бытию, Ной построил свой ковчег исключительно под руководством Господа, кроме того само спасения живых существ также произошло благодаря ему.

Два самозванца в русской литературе, или Еще один пушкинский сюжет в «Ревизоре»?

Чтoбы пoнять eгo знaчeниe, нaм придeтся сдeлaть нeбoльшoe oтступлeниe. «Кaк Пушкин, Гoгoль xoтeл сoздaть трaгeдию, — скaзaл oн в свoeм пoслeднeм интeрвью. С.221. Нo этa прaвдa, кaк и в «Рeвизoрe», здeсь никoму нe нужнa, и oн внoвь oблeкaeтся в мирaжнoe цaрствeннoe вeличиe. Я стaл думaть, чтo жe тaкoe ″Рeвизoр″, кaк oн вoзник? Грaницa мeжду снoм и явью oкaзывaeтся кaк бы рaзмытoй. [2] Тынянoв Ю. Нo тaкaя жe «пружинкa» сидит внутри и у другиx пeрсoнaжeй «Рeвизoрa», и у кaждoгo пoчти чeлoвeкa. Впрoчeм, прoснувшись пoслe «сцeны врaнья», Xлeстaкoв слoжившeeся пoлoжeниe и свoю в нeм рoль oсoзнaeт дoстaтoчнo oтчeтливo. Кaк и, пo oфициaльнoй вeрсии цaря Бoрисa, цaрeвич тoжe сaм нaпoрoлся нa кинжaл. Гoгoль, мoжeт быть, нe oсoзнaвaл этoгo, нo глубoкaя рeвнoсть к Пушкину пoстoяннo eгo мучилa. Тeм бoлee чтo приятный сoн, пo сущeству, прoдoлжaeтся: вxoдят кaкиe-тo люди, дaют дeньги (и нeмaлыe), oтдaют в жeны xoрoшeнькую дeвицу … Интeрeснo, oднaкo, пoрaзмыслить нaд тeм, пoчeму вдруг рeшил «oткрыться» пeрeд свoeй вoзлюблeннoй Сaмoзвaнeц. A oн ужe склoнeн «прeдaннoсть и увaжeниe» (Г.;4.34) oтнoсить нa свoй счет, словно забыв, что все ласки и почет, которыми теперь окружен, вовсе не ему предназначены, а исключительно сану наследника московского престола. Обе сцены: Хлестаков и купцы — Отрепьев и бежавшие из Москвы опальные бояре — неожиданно обнаруживают глубинное типологическое сродство. cit. Совершенно закономерно поэтому, что в обоих случаях «миражная интрига» о фантастическом взлете облечена в форму сна. Пушкинский герой пробуждается в преддверии своего воцарения, как бы перейдя из сновидения в сон реальный, — Хлестаков просыпается в разгар сновидения, ставшего явью. Художественное произведение, возникнув в сознании автора и функционируя внутри него как пародия на другой текст или на реальное историческое событие, для читателя может стать или не стать пародией, в зависимости от обстоятельств внешнего порядка. — Трагедия и сатира — две сестры и идут рядом и имя им обеим, вместе взятым: правда»[1]. Представим себе петербургскую жизнь Хлестакова. Быстрота и непредсказуемость реакций (ср. Но этот единственный момент правды во всем «вранье» Хлестакова его слушателями воспринимается как обман. И перелицовка комических сюжетов в трагические и наоборот — явление чрезвычайно распространенное в искусстве. Впрочем, может быть, другая нация столь авантюрно-лег­ко­ве­рной все же не оказалась бы. Между «игрой» двух Самозванцев есть, конечно, существенное различие. Образ-символ лестницы — своего рода фокус алогизма всей «миражной интриги» пьесы, где все «вверх ногами». «Не герой пьесы управляет сюжетом, но сюжет, развивающийся … Келья в Чудовом монастыре» — П.;5.200), и уходит, засыпая (см. Op. Так вот зачем тринадцать лет мне сряду Всё снилося убитое дитя! Отнюдь не «безмозглых», разумеется, ибо они поверили тому, что отвечало их интересам и чего они сами ждали и желали. А при всем том страх хотелось бы с ним еще раз сразиться. «Вряд ли догадался бы кто-нибудь о пародийности ″Графа Нулина″, не оставь нам сам Пушкин об этом свидетельства, — писал ученый. (П.;5.243).  Такова модель взаимодействия индивидуальной воли милого авантюриста Григория Отрепьева и поставивших его на престол поляков. Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Эту закономерность осмыслил еще Ф.М. В 30 т. Внутри у Хлестакова сидит «пружинка» — страстное желание «хотя на один вершок быть полномочней и выше своего места» (Г.;6. М., 1988. И если в «жизни действительной» его на каждом шагу обрывают, «даже и в замашке пройтись козырем по Невскому проспекту» (Г.;4.355), то в эту минуту ничем не ограничиваемое, «легкое» воображение возносит его на самый верх иерархической лестницы. Но вот «Заметка о ″Графе Нулине″» А.С. Таковы и глубинные истоки русской смуты. В результате — обман есть, но присутствие в нем элемента сознательности будто стерто и предельно размыто. В «Ревизоре» оно имеет свои скрытые силовые линии. И здесь пушкинский Самозванец вполне подобен Хлестакову, вместе с которым искренне готов сказать: «я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса» (Г.;4.55). (П.;5.231). «Так вот, право, чем больше думаешь … И вот еще замечательное совпадение: А дело было наше; Я было смял передовую рать — Да немцы нас порядком отразили; А молодцы! другие персонажи не ожидали»[12]. Сила Хлестакова именно в чистосердечии и «полнейшей непреднамеренности поступков» (Г.;4.423). Нам, однако, истинный смысл этой пародийной линии представляется более глубоким и серьезным, чем просто желание «сравняться» с Пушкиным. Но и пародия, … все, что было под именем барона Брамбеуса, ″Фрегат ‘Надежды’″ и ″Мо­с­ков­ский телеграф″» (Г.;4.45). С.346. Он «лжет чистосердечно»[8]: просто принимает, не задумываясь, возникшую «миражную» ситуацию за реальную и осваивает предложенную ему роль. М., 1970. сцену «Ночь. Так же, как не показан и тот момент, когда Григорий Отрепьев объявляет себя, уже в Литве, царевичем Димитрием, — мы узнаем об этом со слов боярина Пушкина, который сам свидетелем события тоже не был (см. Л., 1977-1979. Причем как купцы в «Ревизоре», так и Хрущов в «Борисе Годунове» к обращению добавляют: «отец наш». Рестораны, трактиры, фантастические обеды. Не случайно в обеих пьесах царит «карнавальная» стихия, где «увенчание — развенчание — двуединый амбивалентный обряд»[5]. В обоих случаях, в «Ревизоре» и в «Борисе Годунове», угроза является в виде фантома, который несравненно страшнее любой реальной опасности. «Не грозная действительность, а призрак, фантом или, лучше сказать, тень от страха виновной совести должны были наказать человека призраков»[13], — писал В.Г.Бе­лин­ский. Случай только не привел … Только у остальных людей в обычной ситуации эта «пружинка» прижимается долу соображениями здравого смысла. В них реализует себя логика авантюрного сознания — как индивидуального, так и коллективного. Но если вдуматься, то разница между двумя вариантами не столь уж и велика. Просто сейчас, на глазах у зрителей и ошеломленных чиновников он вдохновенно мечтает — так же и на те же темы, что и много раз у себя в каморке. Кино. «В подкладке сатиры всегда должна быть трагедия, — записал он однажды. Ссылки на это издание даны в тексте. Полн. И уверения Шуйского, что настоящий царевич мертв, Бориса ничуть не успокаивают. Одним словом, сплошные роскошные «цветы удовольствия». Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая жизнь» (Г.;4.55). М., 1977, т.4. Эта мысль историческая воплощена в двух шедеврах русского театрального искусства — трагедии «Борис Годунов» и комедии «Ревизор», которые предстают как два полюса амбивалентного «карнавального» художественного мышления, видимо легковесно-шутливого, а на самом деле неизменно обращенного к «последним вопросам» бытия. Так же и в «Борисе Годунове» не только «милый авантюрист» Григорий Отрепьев несколько раз стремительно взлетает, падает и вновь взлетает, чтобы в конце концов, уже за пределами пьесы низвергнуться, «как и было предсказано», со своей колокольни, но и солидный царь Борис, достигнув «высшей власти», стремительно и неотвратимо ее теряет. Проблемы поэтики Достоевского. Пушкинский Самозванец ведет свою роль в ключе торжественно-героическом: Мужайтеся, безвинные страдальцы, — Лишь дайте мне добраться до Москвы, А там Борис расплатится во всем (П.;5.235).  Хлестаков выражается проще, но тоже грозно и в своем роде патетично: «Ах, какой мошенник! [3] Пушкин А.С. «Горе от ума»// Белинский В.Г. Op. Но главное заключается в том, что Лжедмитрий будто втягивает в свое, высочайшего напряжения и концентрации авантюрное поле всех окружающих. соч. И как ни пытается успокоить себя доводами здравого смысла благоразумный правитель («Безумец я! Не пугайтесь. Не только поэт пародирует историю и творение другого поэта, но и история пародирует — только что сочиненное художником и другое историческое событие … Всего каких-нибудь четверть часа посидел — и всё обобрал. соч.: в 7-ми томах. Я, бедный черноризец, Монашеской неволею скучая, Под клобуком, свой замысел отважный Обдумал я, готовил миру чудо — И наконец из келии бежал … И, находясь в воображении на верхней ступени лестницы, по аналогии, вспомнил о своем настоящем четвертом этаже — и вдруг сказал правду. Ибо ориентиры правды и лжи здесь также «перевернуты». Приведем эту запись полностью: «В конце 1825 года находился я в деревне. Натурально, позовут его, Ивана Александровича Хлестакова …[11] И вот в момент высшего взлета проносится в мозгу Хлестакова видение: «Как взбежишь по лестнице к себе на четвертый этаж — скажешь только кухарке: ″На, Маврушка, шинель …″ что ж я вру — я и позабыл, что в бельэтаже живу» (Г.;4.46). И в этом их сила. Дальнейшее движение, боковые ходы и ответвления этого историко-литератур­ного сюжета, по-види­мому, бесконечны. Григорий Отрепьев, как уже давно замечено исследователями, появляется в трагедии, пробуждаясь от троекратного пророческого кошмара о своем воцарении (см. Ю.Н. Так Борис Годунов поначалу совершенно хладнокровно реагирует на известие о появившемся в Литве самозванце. «Лучше пусть всякий отыщет частицу себя в этой роли, — писал Гоголь, — … На самом деле оба персонажа — главные, ибо оба причастны, каждый со своей стороны, к возникновению «общей ситуации» самозванства. соч.: В 10 т. сцену «Лес» — П.;5.267). Отрепьев — русский человек, и любовь понимает как полное слияние, нераздельную связь двух любящих, а Марина — как выгодный союз. С.55. ″Граф Нулин″ написан 13 и 14 декабря. Это не что иное, как ожившие грезы Хлестакова. Как пародия на трагедию Шекспира «Лукреция» возник «Граф Нулин» — свободная вариация на «чужую» тему с элементами травестирования. Эйзен­ш­тейн. Достоевский и Гоголь. И это последнее, по сути, уравнивает обоих Самозванцев: ведь обращение «государь» было принято на Руси и в отношении к царю. Идею неизбежного возмездия воплощают в обеих пьесах «немые» финалы. Л., 1972-1990. Поэтика Гоголя. Одно из очень важных ответвлений образа-символа колокольни в «Ревизоре», как и в «Борисе Годунове», — лестница[10].  Мне снилося, что лестница крутая Меня вела на башню; с высоты Мне виделась Москва, что муравейник; Внизу народ на площади кипел И на меня указывал со смехом, И стыдно мне и страшно становилось — И, падая стремглав, я пробуждался (П.;5.201). Просыпается и гоголевский самозванец, правда, гораздо позже и несколько иначе, чем пушкинский: уже в 4-м действии, в конце которого и исчезает. Тогда-то и появляются у него манеры и жесты «государственного человека» («Хорошо, пусть называется! Впрочем, в соответствии с внезапно родившейся у него версией (как у Хлестакова — о втором «Юрии Милославском»), — «она сама себя высекла» (Г.;4.73). Смелость изобретения. — Если пародией трагедии будет комедия, то пародией комедии может быть трагедия»[2]. Вокруг же Хлестакова возникает мощнейшее «электричество» авантюризма, которое захватывает всех и, высвобождая «пружинку», возносит на самый верх колокольни. Раз пародия не обнаружена, произведение меняется; так, меняется всякое литературное произведение, оторванное от плана, на котором оно выделилось. Для нас же важно, что все соединительные звенья пародийной цепочки трагедия — комедия — история существуют лишь в кругозоре автора — читателю они могут быть неведомы. Образ лестницы из пророческого сна Лжедмитрия заключал в себе, в «свернутом», концентрированном виде, всю фабулу его исторической судьбы: фантастическое воцарение и стремительное роковое низвержение. [11] Приглашения в испанские короли ждет с минуты на минуту и другой гоголевский герой — безумный титулярный советник Поприщин. [5] Бахтин М.М. чего ж я испугался? В основе сюжета обеих пьес — алгоритм резкого, стремительного чередования «взлетов» и «падений», управляемого авантюрной логикой случайности, логикой великого слова «вдруг». 237). «Беспечен он, как глупое дитя» (П.;5.267), — говорит о безмятежно спящем Отрепьеве «благоразумный» Гаврила Пушкин. Т.24. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) // Тынянов Ю.Н. Замечательно, что и пушкинский Самозванец, как и Хлестаков, однажды на миг срывается с высот своего мнимого величия и в порыве откровенности рассказывает Марине правду о себе. И вот его первые слова: «Я, кажется, всхрапнул порядком … (П.;5.231), — восклицал царь Борис. Но у него ничего не вышло. Вот бы им восхищались! Перечитывая ″Лукрецию″, довольно слабую поэму Шекспира, я подумал: что если б Лукреции пришла в голову мысль дать пощечину Тарквинию? И он мечтает … Статьи о классиках. Всякий хоть на минуту, если не на несколько минут, делался или делается Хлестаковым … Замечательно, что символический образ колокольни присутствует и в «Ревизоре». Я распоряжусь» (Г.;4.66,67,68). В обоих случаях неизбежное возмездие персонифицировано в устрашающих сновидениях, которые являются неправедным правителям. И я пришел к мысли, которая может показаться анекдотической на первый взгляд. Кто на меня? С.180-185. Ведь Отрепьев хотя и не принимает ситуацию «миражную» за действительную, но использует ситуацию уже сложившуюся и как бы предложенную ему судьбой и историей. черные, неестественной величины» (Г.;4.10). — Он объявил в печати о предстоящем выходе в свет исторической трагедии. Это видение отнюдь не случайно — оно ключевой символ-перевертыш комедии. Используя метод сравнительно-сопоставительного анализа двух произведений, гоголевского «Ревизора» и пушкинского «Бориса Годунова», А.В. Откроешь журнал — он так и пестрит знаменитостями, и все ими восхищаются. [8] Манн Ю.В. «Общая ситуация» самозванства, как это показано и в «Борисе Годунове», и в «Ревизоре», возникает в результате взаимоналожения двух, по видимости противоположных векторных сил: «электричество» авантюризма, с одной стороны, и «фантом страха виновной совести» у неправедных правителей, с другой. быть может, это охладило б его предприимчивость и он со стыдом принужден был бы отступить? Пустое имя, тень — Ужели тень сорвет с меня порфиру Иль звук лишит детей моих наследства? … Вокруг жизнь шикарная, «тонкая и политичная» (Г.;4.24). Он забыл, что сам по себе никакой ценности ни для кого не представляет. Итак, перед нами два Самозванца. Тыня­нов. по логике азартной игры, несет героя, как поток щепку. Злочевская приходит к выводу о сюжетной и глубинной близости их главных персонажей — Хлестакова и Гришки Отрепьева. Кстати, великолепное хлестаковское: «а есть другой ″Юрий Милославский″, так тот уж мой» (Г.;4.46). Не случайно исследователи до сих пор не могут решить, кто является главным героем в трагедии Пушкина и комедии Гоголя: Борис Годунов или Самозванец, Городничий или Хлестаков? ей — Богу, молодцы, Люблю за то — из них уж непременно Составлю я почетную дружину (П.;5.266), —  говорит Отрепьев, наголову разбитый войсками царя Бориса. Приближение к цели вдруг оказывается удалением от нее ″на огромное расстояние″ и приводит к открытию, которого ни главный герой, ни … Да, и Хлестаков и пушкинский Отрепьев не злостные обманщики, а два милых авантюриста (П.;10.143). С.198). И все их срывают. Русская словесность. Если пушкинский Самозванец — сознательный обманщик, то Хлестаков своего рода персонифицированный мираж, ибо он — «лицо фантасмагорическое, лицо, которое, как лживый олицетворенный обман, унеслось вместе с тройкой бог весть куда» (Г.;4.356). Начинает он тем, что «отказывается» от чина коллежского асессора («Хотели было даже меня коллежским асессором сделать, да, думаю, зачем», — Г.;4.45), а кончает: «Меня сам государственный совет боится» (Г.;4.47). Н. Фантом «нечистой совести» персонифицирован в пародийной паре: царь Борис — Городничий. Впервые эту парадоксальную параллель заметил С. Бывают странные сближения»[3]. «По нраву всем» (П.;5.221) и всех «обворожил» (П.;5.222), как говорит Афанасий Пушкин. Сюжетная линия Самозванца решена в форме фантастически сбывшегося сна о его восшествии на московский престол. Черты художественного мира Гоголя. — А сколько таких необнаруженных пародий? ″Ревизор″ и есть эта глубоко спрятанная пародия на ″Годунова″»[6]. М., 1978. «Пародия вся — в диалектической игре приемом, — писал Ю.Н. Оба играют роль: один, «бедный черноризец» (П.;5.243), — законного наследника московского престола, другой, «елистратишка простой»[7], — … Посмотрим, кто кого!» (Г.;4.27,63). Но как только произнесено имя Димитрия, ужас охватывает его. Невинно убиенный младенец взывает о возмездии, нравственное сознание народа словно создает «вакансию» воскресшего царевича — и этот своеобразный вакуум втягивает Отрепьева. Я думаю, это даже не совсем экспромт — это способ преодоления «реальных» затруднений, которые не раз вставали перед ним в процессе мечтаний. С.24. И оба Самозванца, каждый в своем стиле, обещают просителям защиту. П.;5.221). Т.7. Одним словом, как это все в газетах и журналах описано про лучшие дома в Петербурге. Гоголь развил ее до знаменитой «немой сцены», которую выстраивает как видение Страшного суда, как «последнюю сцену жизни, когда совесть заставляет взглянуть вдруг на самого себя во все глаза и испугаться самого себя» (Г.;4.371). Однако это видение не менее важно, чем сновидение пушкинского Самозванца. Поэтика Гоголя. Отчаявшись написать трагедию, Гоголь создает … Хлестаков на миг забыл об этой «перевернутости». [9] Манн Ю.В. С.156. Досто­ев­ский. И не только срывают, но еще и постоянно об этом в газетах пишут. Но тем сильнее и неотразимее впечатление. Да, все, о чем «врет» Хлестаков, уже много раз представлялось его воображению. А вот проигравшийся в пух Хлестаков: «Пехотный капитан сильно поддел меня: штосы удивительно, бестия, срезывает. Однако у «общей ситуации» самозванства есть и оборотная сторона: она не могла бы возникнуть, если бы, помимо «электричества» авантюризма, не действовала другая сила. А отсюда уже просто один шаг, точнее скачок — до царского престола: представим себе, что царь «уехал, — куда уехал, неизвестно» (Г.;4.47). Присмотримся внимательнее к обоим сновидениям. Да за это просто в Сибирь … собр. Лукреция б не зарезалась, Публикола не взбесился бы, Брут не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те. [10] Символы верха — низа, лестницы — «опорные» в произведениях «карнавальной» литературы (см.: Бахтин М.М. Авантюра пушкинского Самозванца сознательна — у Хлестакова «это непреднамеренное и невольное самозванство»[9]. В самом деле, в обоих случаях Самозванцам бьют челом на властителя-злодея, царя Бориса и Городничего, их обиженные подданные. [6] См.: Последний разговор с С.М.Эйзенштейном. 16). Н. Итак, республикою, консулами, диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному происшествию, подобному тому, которое случилось недавно в моем соседстве, в Новор­жевском уезде.