Editor
20 марта 2016, 15:32

Богословие «протянутой руки»: наследие митрополита Антония Сурожского

Голубицкая Анна Богословие "протянутой руки": наследие митрополита Антония Сурожского// Миссионерское обозрение. — №2.- Февраль 2014 года. — С.4.

«Мы видим только то, что любим», – эти слова принадлежат великому пастырю, ставшему символом Православия в XX веке, митрополиту Антонию Сурожскому (Блуму). Попыткой подлинно «увидеть» и «встретиться» с Владыкой (именно так его называли в среде советской интеллигенции) стал цикл вечеров памяти митрополита Антония, чьи проповеди полюбились представителями самых разных поколений и давно разобраны на цитаты, в одесском молодёжном клубе «Православное поколение».

Проект был приурочен к 10-летней годовщине кончины владыки Антония (4 августа 2003 года пастырь почил в Боге). Настоящей «изюминкой» стала уникальная фотовыставка из 47 снимков, 24 из которых были любезно предоставлены специально для данного цикла международным фондом «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского», в частности его президентом Еленой Львовной Майданович. Среди подаренных клубу московскими друзьями фотографий есть 9 эксклюзивных снимков, неизвестных широкой общественности, отсутствующих в Интернете . Сегодня, пожалуй, как никогда, наследие митрополита Антония Сурожского востребовано, притом не только людьми старшего поколения, но и молодёжью. Долгое время имя Владыки в РПЦ было известно в значительной степени благодаря самиздатским рукописям и магнитофонным записям бесед с ним, передававшимся «из рук в руки».

Хотя благодаря приверженности Московской юрисдикции Владыка был «въездным» и имел возможность общаться с земляками в СССР, визиты проходили под строгим контролем: нередко ему запрещали разговаривать с паствой и выступать с проповедями, обращаться с приветственным словом на встречах с учащимися московских духовных школ. Поэтому, самыми «продуктивными» оказывались ночные полузасекреченные встречи на квартирах с верующими, когда митрополиту Антонию наконец удавалось «отбиться» от «сопровождающих». Среди англичан же (инославных или атеистов) была популярна полушутка, что если придётся назвать кого-то второго по популярности после «Beatles», то они назовут митрополита Антония Сурожского. Об авторитете фигуры Владыки в западном мире свидетельствует и заявление известнейшего религиозного корреспондента BBC Джеральда Присленда, назвавшего его «самым мощным христианским голосом на земле». Личность митрополита Антония привлекала людей самых разных взглядов и социальных статусов.

Например, есть свидетельства, что богослужения с участием Владыки в лондонском Успенском соборе посещал принц Чарльз. Сам же владыка Антоний в силу своей неподдельной скромности даже на написание собственной автобиографии долго не мог решиться, говорил: ««Нет, это невозможно… Я хочу исчезнуть». Сегодня интерес к личности и творчеству митрополита Антония Сурожского вышел далеко за рамки «узких кругов». В чём же секрет этой удивительной вневременности слова владыки Антония? В том, что оно обращено, прежде всего, к человеку. Для митрополита Антония состояться в качестве христианина означало реализовать в полной мере свой потенциал человечности. Сам Владыка личным примером всегда показывал поразительно трепетное отношение к окружающим людям, учил в каждом видеть «икону Бога», пусть подчас и «затемненную», требующую «реставрации». Он мог две недели в годы Второй мировой войны, будучи фронтовым хирургом, провозиться во избежание ампутации с гноящемся пальцем пленного немца-часовщика, чем вызывал недоумение и насмешки своих французских коллег. Мог в конце 60-х годов ходить проповедовать в лондонские коммуны хиппи, считавшихся маргиналами. Кстати, хиппи, поражённые уважительным и внимательным к ним отношением русского архиерея, скромно сидевшего по-турецки на полу и просто обращавшегося к ним, как к равным, стали посещать в последствии его Успенский собор, ужасая своим внешним видом местных старушек. Более того, как вспоминает о. Георгий Чистяков, знавший лично Владыку и являющийся его последователем в богословии, «любой человек мог подойти к собору, позвонить в звонок, на котором было написано «Bishop», и владыка Антоний бы открыл, пригласил к себе его для того, чтобы поговорить, выслушать.

Причем, когда он открывал дверь, многие думали, что это не он сам, что это какой-то его келейник, служитель, — потому что считали, что у такого видного человека должны быть служители и келейники, должны быть какие-то монахи, при нем состоящие, секретари и так далее. Но ничего этого у владыки Антония не было». Всегда предельно аккуратный, но скромно одетый (выцветший подрясник, потрепанные старенький ремень, ветхие сандалии даже зимой), скромный пакет под дверью кельи-коморки с едой от прихожан. Владыка до 85 лет служил храмовым сторожем и прихрамовым дворником, – как это всё не похоже на облик «классического» архиерея! Удивительно требовательный к себе, он ставил очень высокую планку и для своей паствы, не допускал никаких полумер. Если человек не готов на полную самоотдачу в любви к ближнему, то он не готов к любви вообще – он способен лишь «лакомиться отношениями». И точка.

Сам владыка Антоний всегда подчёркивал, что не является богословом, а всё, им сказанное, скромно называл «плохим богословием». Любил вспоминать со свойственным себе юмором, как ему в молодости одна прихожанка заявила: «Отец Антоний, как ужасно вы говорили проповедь!» Или как на первой его англоязычной проповеди, прочитанной им, не знающим английского языка русским священником из Парижа по бумажке, аудитория мучительно скучала. Хотя здесь Владыка несколько скромничал: его блестящие проповеди впоследствии вошли в сокровищницу православной гомилетики и стали классикой. После долгих лет тайного монашества и хирургической деятельности, он оставался врачевателем и в своём пастырском служении, только уже не тела, а души. К нему приходили люди с конкретными проблемами, и нужно было дать им лекарство-ответ. Так рождались его проповеди и беседы. Специальных же богословских трудов он почти никогда не писал. Лишь статьи. Письма печатал самостоятельно на старой дореволюционной машинке, полученной от какой-то старушки в дар.

Точно установлено его авторство лишь предисловия к Закону Божьему «Жив Бог». Львиную же долю наследия Владыки составляют проповеди, произнесённые на разных языках (помимо безупречного русского, он владел английским, немецким, французским языками). Сохранились эти тексты благодаря самоотверженному труду его духовных чад, сестёр Майданович (Татьяна Львовна, живущая в Лондоне, записывала проповеди на магнитофон и переводила, позже на русский язык стала переводить наследие Владыки и Елена Львовна в Москве). Владыка редко цитировал святых отцов, не обращался к вопросам догматики, и уж точно не cоставил богословской системы, не будучи «кабинетным теологом». Свои идеи он черпал из литургической практики, из Евангелия, из личного опыта пастырского служения. Владыка нередко говорил, что начинать свидетельствовать о Христе можно только с этого места, с себя:

«Только та стрела попадает в цель, которая пронзает твоё собственное сердце». Встреча – осевое событие богословия Владыки. Вся Священная История трактуется Владыкой как встреча Бога и Человека (и здесь он поразительным образом наследует богословскую традицию выдающегося неопатриста XX века, богослова с одесскими корнями о. Г. Флоровского, которого называл своим «учителем»). Встречей в его понимании в его понимании могут быть самые разные события, воспринимающиеся нередко как незначительные, истинный смысл которых распознаётся лишь по прошествии многих лет (именно таким судьбоносным событием для самого владыки Антония в его юности (тогда ещё Андрея Блума) оказался приезд в их летний скаутский лагерь о. Сергея Булгакова, который сподвиг его впервые обратиться к Евангелию). В подлинной Встрече с Богом, с людьми мы рождаемся как личности, обретаем своё лицо. Но эта Встреча оказывается невозможной до тех пор, пока мы не перестанем играть некие роли перед сами собой, не позволим Другому быть другим.

Наша молитва окажется тщетной, пока мы будем обращаться к нами же придуманному образу Бога (к гаранту, безучастной высшей силе, «доброму дедушке», контролёру и карателю и пр.), а не реальному живому Господу. Наше общение с ближним будет бессмысленно, если мы будем пытаться проецировать на него себя, свои качества, модели поведения. Подлинное общение, подлинная Встреча, говорил Владыка, «начинается в тот момент, когда я вижу между собой и ближним различие, подчас непреодолимое, и признаю его полное право быть таковым, принимая как факт, что он и не обязан быть простым отражением меня. Он так же создан Богом, как я; он создан не по моему образу, а по образу Божию». Современные исследователи определяют богословскую традицию митрополита Антония Сурожского самыми различными терминами: евхаристическая антропология, литургический евангелизм, богословие общения, богословие Встречи, богословие ликования и так далее. Мне кажется, наиболее удачным в данном контексте является понятие богословия «протянутой руки», позаимствованное у о. Георгия Чистякова.

Бог в понимании владыки Антония – это «негордый» (преп. Симеон Новый Богослов), «твой Бог, влюблённый в тебя безответно давно» (Ян Твардовский). Человек ещё не решился на Встречу, а Господь уже протянул ему руку. Пример Божественной ассиметричной любви должен наследовать человек и по отношению к ближнему, тем самым доказывая, что «Евангелие в наши дни радикально возможно». Это главный завет владыки Антония, столь своевременный и вневременный.

via